капитулировать в соответствии с требованием Потсдамской декларации. Японские дипломаты умеют сохранять лицо. Сато выразил признательность Молотову за то, что он сделал для него за время пребывания в Москве, и попросил разрешения пожать на прощание руку[817]. В 18.10 по московскому времени (на Дальнем Востоке было уже 9 августа) в наступление в Маньчжурии перешли 1,5 миллиона военнослужащих, использовавших 26 тысяч орудий и минометов, 5500 танков и самоходных артиллерийских установок и 3900 самолетов. «План заключался в одновременном нанесении со стороны Забайкалья, Приморья и Приамурья главных и ряда вспомогательных ударов по сходящимся к центру Северо-Восточного Китая направлениям с целью рассечения и разгрома по частям основных сил японской Квантунской армии»[818].

Молотов пригласил послов, руководителей военных миссий США и Великобритании и ознакомил с заявлением, переданным Японии, подчеркнув, что советское руководство решило выполнить свое изначальное обещание о трехмесячном сроке со дня победы над Германией. Атака советских войск произвела на Токио ничуть не меньшее впечатление, чем ядерные бомбардировки. Премьер-министр Судзуки на экстренном заседании Высшего совета по руководству войной заявил, что ее продолжение становилось невозможным. При этом согласие капитулировать сопровождалось условием сохранения императорской власти.

В полночь с 10 на 11 августа Молотов пригласил Гарримана и Керра и заявил, что, поскольку капитуляция явно не безоговорочная, советское правительство будет продолжать наступление. У Гарримана сложилось «твердое ощущение», что Молотов «вполне желал бы продолжения войны». В этот момент в кабинет впустили Кеннана, который принес положительный ответ Трумэна на согласие Токио капитулировать, к которому предлагалось срочно присоединиться и Советскому Союзу. Президенту надо было остановить продвижение советских войск в Маньчжурии. Молотов взял паузу и в два часа ночи вновь пригласил послов в кабинет. Москва соглашалась с американским проектом ответа на заявление Токио. Но при этом хотела бы договориться о кандидатурах представителей союзного Верховного главнокомандования, которому будут подчинены император и правительство Японии. Американцы договариваться были не намерены[819].

11 августа отвлек на себя внимание генерал Эйзенхауэр, который с сыном Джоном прибыл в Москву по приглашению якобы маршала Жукова. Их появление на стадионе «Динамо» вызвало такой рев, который никогда не слышали его трибуны. 12-го был парад физкультурников, и Эйзенхауэр — первый из западных деятелей стоял на трибуне Мавзолея рядом со Сталиным, Молотовым и Жуковым[820].

Хотя Кремль и обещал заключить договор с Китаем еще до начала войны с Японией, стремительное развитие событий не позволило это сделать. Но теперь уже у Чан Кайши не осталось возможностей сопротивляться требованиям Москвы, которая могла в этой ситуации передать власть в Маньчжурии Мао Цзэдуну. Договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем был подписан 14 августа. Советскому Союзу возвращались права на КВЖД и ЮМЖД, предоставлялись на 30 лет в аренду Порт-Артур и порт Дальний. Москва признала Маньчжурию неотъемлемой частью Китая, а Китай — независимость Монголии. Чан Кайши получил признание Советским Союзом его режима как единственного законного правительства Китая. Вместе с тем с наступлением Красной Армии пришли в движение и силы компартии, Мао отдал приказ своим частям продвигаться на занимаемые ею территории.

В объявленном по радио 15 августа рескрипте император Японии заявил о принятии условий Потсдамской декларации. Но директивы войскам капитулировать не последовало. Молотов пригласил Гарримана и заявил, что советская сторона не рассматривает сделанные Токио заявления как акт капитуляции и продолжит боевые действия. Тогда же в Москву поступил на согласование текст приказа Макартура о зонах оккупации. В советскую зону включались Маньчжурия, Корея севернее 38-й параллели и Южный Сахалин. В ответном послании Трумэну Сталин предложил включить в район сдачи японской армии Курильские острова и север острова Хоккайдо. Трумэн согласился с Курилами, но категорически возразил против высадки советских войск на Хоккайдо[821]. Сталин не возражал, согласился он и с разграничением по 38-й параллели в Корее, хотя к тому времени советские части продвинутся значительно южнее и их пришлось возвращать назад.

19 августа главком Квантунской армии генерал Ямада подписал акт о капитуляции. Но наступление советских войск не остановилось. В последующие 10 дней были высажены десанты в Харбине, Чанчуне, Хамхыне и в ряде других ключевых городов Китая и Кореи[822]. Не отставали и бойцы КПК, которые к концу августа захватили большую часть Чахара и провинции Жэхэ. Коммунисты получили доступ к оставленным японцами арсеналам, включая крупнейший из них в Шэньяне, где хранились 100 тысяч винтовок, тысячи артиллерийских стволов. 200-тысячное войско марионеточного государства Маньчжоу-Го сдалось Советской армии без сопротивления и перевербовывалось на службу КПК. Советские войска к моменту завершения войны — 2 сентября уже занимали территорию, которая превосходила освобожденные ими регионы Европы.

На СМИД

Первое заседание СМИД в Лондоне в сентябре — октябре 1945 года показало, насколько сложно Молотову будет иметь дело с западными коллегами.

Главным партнером по переговорам становился Джеймс Бирнс. «С бомбой и долларом в кармане, Бирнс не предвидел больших трудностей в достижении согласия остальных министров по мирным договорам на условиях Соединенных Штатов»[823]. Но все оказалось не так просто. «У меня большой опыт общения с людьми, — рассказывал Бирнс. — Этому способствовала моя активная практика в качестве судебного адвоката. За время службы в палате представителей и сенате я общался с двумя тысячами конгрессменов и двумя сотнями сенаторов. Я говорил почти со всеми из них, снимая противоречия между ветвями власти и между палатами Конгресса. Как член Верховного суда и как директор — сначала агентства Экономической стабилизации, а затем — Военной мобилизации, я встречался с людьми с самыми разными интересами и решил множество проблем. Но за все эти годы я не приобрел ни малейшего опыта, который подготовил бы меня к переговорам с мистером Молотовым»[824].

В роли скорее подыгрывающего выступал Бевин. Молотов рассказывал: «Иден, конечно, мне больше нравился. С Иденом можно было ладить. А с Бевином — этот такой, что невозможно. Этот Бевин был у нас на вечере в Лондоне. Ну, наша публика любит угощать. Мои ребята его напоили. Изощрились так, что когда я пошел его провожать, вышел из дома, а он был с женой, такая солидная старушка, она села первой в автомобиль, он за ней тянется, и вот когда он стал залезать туда, из него все вышло в подол своей супруги. Ну что это за человек, какой же это дипломат, если не может за собой последить?»[825]

Францию представлял Бидо, Китай — Ван Шицзэ, но не они заказывали музыку, а Молотов. «Охарактеризованный